Выдающиеся жители старой Гатчины

 Платон Александрович Чихачёв

(1812 – 1892)

(продолжение)

Хотя Платон много лет отдал странствиям по дальним местам, но его не оставляла забота о фамильных имениях Чихачёвых – Гусевке и Анновке, находившихся в 20 – 25 верстах от Балашова, уездного города Саратовской губернии. Селения отстояли друг от друга на расстоянии 9 верст, так что владения Чихачёвых были обширными.

В отсутствие сыновей делами имений занималась их мать Анна Федоровна Чихачёва. Старший сын Петр сельскую жизнь почти не знал, да и не имел охоты ею заниматься. А Платон пытался по мере возможности помогать матери в делах имений, иногда довольно долго проживая там. Некоторые сведения об этом я отыскал в работе «Воспоминания русских крестьян XVIII – первой половины XIX века». Чтобы не перегружать очерк, не буду указывать авторов Воспоминаний, а для желающих узнать это и подробнее ознакомиться с весьма занимательными сведениями из Воспоминаний, привожу ссылку.

«Таким образом мне предстояло уклониться от других бумаг и описать подробно имения гг. Чихачевых. Одобренный таким отношением Кофторадзева к моему труду, я еще усерднее принялся за разбор бумаг и, по предположенному плану, приступил к разбору их, начав с балашовских имений гг. Чихачевых, куда мы приехали из Софиевки. Эти два имения — Гусевка и Анновка — принадлежали вдове генерала Чихачевой и отстояли от Балашова в 20—25 верстах. Они управлялись главноуправляющим престарелым Н.В. Галиным из села Дуровки Сердобского уезда, выкрещенным евреем, никогда не занимавшимся ни конторою, ни имениями, — главное занятие его было игра на мандолине и чтение французских романов. Он играл и писал левою рукою, и как говорили тогда, да и я лично потом узнал, что он и правою хорошо владел, но не писал по каким-то причинам. Из всего этого ясно видно, что Галин был хитрый старик, успевший чем-то заинтересовать и втереться в доверенность к г-же Чихачевой, которая с настойчивостью отклоняла от управления сына, отставного гвардейского штаб-ротмистра, известного уже тогда описанием Алтайского края на французском языке и похода оренбургского генерал-губернатора В.А. Перовского в Хиву — на русском. Обе эти довольно объемистые рукописи и видел у него, когда в следующее лето по распоряжению Л.A. Перовского изменял формы ведения отчетности в его имениях. Были ли они напечатаны, сказать не могу. С П.А. Чихачевым, субъектом очень замечательным, я познакомлю читателя ниже. В балашовских имениях гг. Чихачевых было много старообрядцев, молокан и беспоповцев поморской секты…». 

«Теперь мне кажется, будет нелишним сказать несколько слов о в высшей степени интересной личности Платона Александровича Чихачёва. Он на меня произвел такое сильное впечатление, какого не производило ни одно лицо, с которыми судьба сводила меня в жизни; он замечателен своими положительными и отрицательными качествами как человек и только положительными качествами как хозяин. Тут человек в нем исчезал. Повторяю, он был лейб-гвардии штаб-ротмистр, высокий, стройный и красивый, лет 30 – 35, но на висках у него была уже седина. Он сделал описание похода Перовского в Хиву, а также и описание Алтайского края, кажется, на французском языке, переведенных после на русский. В русской грамматике был не силен и писал с ошибками и часто говорил, что русский язык ему не дался. После выхода из службы он две зимы жил за границей, больше в Америке, изучая там сельское хозяйство, присылая оттуда разные новости, так, например: прислал в конце 1848 года штифтовую небольшую двуконную молотилку, первую в тамошнем крае, на осмотр которой съезжались издалека хозяева, и упряжь на головы волам, которая, впрочем, не привилась.

Платон Чихачёв. Портрет работы Paul Jacques Aime Baudry

Я много писал от него секретных писем к Л.А. Перовскому, тогда министру внутренних дел. В этих письмах писалось о разных сектантах, о побегах их и православных; описывались разные неурядицы в администрации и прочее. Эти письма я писал в его кабинете с его неразборчивых чернеток или под диктовку. Письма под диктовку для меня с непривычки при его горячем характере были страшною тяжестью. Однажды я писал с чернетки длинное, но спешное письмо. Докладывает человек, что приехал генерал (имя и фамилию окончательно забыл). После узнал, что этот генерал был большой друг его отца и даже недальний родственник. Когда доложил его человек о приезде генерала, я спрашиваю Платона Александровича:

- Мне, может быть, выйти?

- Нет, — говорит, — пиши; письмо очень скоро нужно отослать, а у нас не будет никаких секретных разговоров.

Вошел генерал, невысокий, но крепко сложенный, с хорошей седой шевелюрой, с двумя Георгиевскими крестами. По-моему, ему было около 60 лет. Он радостно, почти восторженно бросился к Платону Александровичу. Тот тоже быстро пошел к нему навстречу, плотно обнялись и поцеловались.

- Вот тебе раз! — говорит генерал. — Седина на висках, а еще не женился. Помнишь, каким мальчиком бегал в моем саду в Саблине. Потом я часто тебя видел в Петербурге, в доме твоих родителей, молоденьким, красивым офицером, где мне про тебя говорили, что отбоя от барышень нет, но прибавляли, что ты ведешь скромную жизнь, много читаешь и пишешь, и предсказывали тебе блестящую карьеру. А вот, натко тебе, вышел из гвардии, забился в деревню и сидишь сиднем. Я в Петербурге от Анны Павловны (матери Платона Александровича) узнал, где ты обретаешься; возвращаясь оттуда, свернул немного с маршрута и решился навестить тебя.

- Спасибо, дядя. — И начал на эту тему говорить по-французски.

Дядя, вероятно, понимал, что он говорит, но ответил по-русски, начав с того, что на Кавказе почти забыл французский язык.

- Ты говоришь, что хочешь посвятить всего себя сельскому хозяйству, а держишь в этих имениях такого главноуправляющего, который, по словам вашего поверенного в Петербурге, по хозяйству ни бельмеса не знает, и к тому же ничего не делает.

- Это любимец матери — вашей кузины, иначе я не стал бы его держать ни одного дня. Но он теперь, пока я буду часто наезжать, а летом постоянно жить в имениях, будет только получать жалованье. Пусть живет, лишь бы не тревожить мать.

- Мать говорит, что ни ты, ни брат не думаете жениться, для кого же ты будешь трудиться?

- Во-первых, по любви к сельскому хозяйству, во-вторых, что как вам известно, у вдовы — сестры моей, княгини Девлет-Кильдеевой, ничего не имеющей после смерти мужа, промотавшего свое и ее состояние, осталось трое детей, и этих сирот мы взяли на свое попечение, а в-третьих, — брат, может быть, женится, да и я на старости, как многие, могу сойти с ума, — тоже, пожалуй, женюсь.

- Да, кстати, счастливо ли брат служит по дипломатической части?

- Он теперь при константинопольской миссии и, по отлучке первого секретаря, исправляет его должность. Но он такой странный: ведет жизнь скромную, не играет в карты, одним словом, не мот, а деньгам у него невод. Чего лучше, в позапрошлом году я взял его с собою, чтобы объехать имения. Он в русских деревнях с семилетнего возраста не был, а ведь вы знаете, что крестьяне при приезде помещика, как бы состоятельны ни были, притворяются всегда бедными и нуждающимися во всем. Мой Петр роздал в первом имении все деньги, какие были у него в кармане, и одной красивой девочке-замарашке утер нос своим носовым платком и отдал его ей; следовательно, в деревне жить не может, а будет на моих руках.

Слушая их разговор, я в переписываемом письме наделал много ошибок и, зная, что письмо скоро нужно, попросил уйти мне в свою комнату, чтобы переписать там. Генерал, пробыв полтора суток, уехал, и Платон Александрович принялся за свою неугомонную деятельность, а деятельность его была действительно изумительна. Вставал он в шесть с половиной часов; ему был готов кофе: его он пил два стакана с белым, свежим хлебом, с намазанным на хлеб маслом, а на масло медом. Почти всегда выезжал в семь часов, один день верхом на выезженной кавалерийской старой лошади, а на другой — на беговых дрожках из своей мастерской. В Балашовском уезде было два имения: Гусевка и Анновка, отстоящие одно от другого в 9 верстах. Резиденция была в Гусевке, а в Анновку он ездил чуть ли не каждый день. Человек служащий, у него был лакей и вместе повар. Если утром после кофе Платон Александрович ехал в Анновку, то там приготовляли очень скромный обед: какой-либо суп с курицей, жаркое из баранины или котлеты из той же баранины или курицы, но непременно с жареным картофелем; за обедом выпивал рюмки две красного вина, потом опять кофе, как и утром. К вечеру ехал в Гусевку, выпивал стакан чаю с молоком и стакан молока, а иногда съедал два яйца. Я с ним ездил иногда в Анновку, где оба, как и в Гусевке, бились над конторскою отчетностью, ведущейся по двойной бухгалтерии, с едва умеющим писать конторщиком, и, не придя ни к какому заключению, поверяли в натуре хлеб и другое имущество и заносили наличность с тем, чтобы начать отчетность по образцу отчетности у Волконских».

«…Несмотря на уважение к трудолюбию и практичности Платона Александровича, я расстался с ним без сожаления; его необузданная вспыльчивость, строгие наказания розгами не только крестьян, но и крестьянок и частые употребления нагайки во время вспышек горячего до бешенства характера по делу и без дела делали его несимпатичным и даже опасным. Кстати, обе нагайки, с каждым возвращением из-за границы он привозил новую нагайку — тоньше прежней и, как мне говорили, пускал ее в дело реже, но все-таки она несколько времени ходила по многим спинам, и только в половине 50-х годов была окончательно заброшена».

«…Еще особенность Платона Александровича Чихачёва: он каждое утро из двух находящихся у него в ящиках пистолетов стрелял чрез окно в поставленную особую железную цель, в середине которой был железный же кружок, вершка в полтора в диаметре. Если пуля попадала в этот кружок, то выскакивал сзади небольшой флаг, но если после двух выстрелов флажок не показывался, то он еще стрелял два или три раза. Пороху у него было много, а пуль несметное количество. Когда он уезжал и оставлял пистолеты незапертыми, то мы с его человеком стреляли из них по нескольку раз, но почти никогда не попадали в цель, тогда как он очень редко промахивался. На что ему были упражнения в стрельбе в цель, я так и не узнал, хотя человек его говорил, что он по приезде в Петербург должен драться на дуэли. Он назвал мне и имя этого господина, но я забыл его и не знаю, дрался ли г. Чихачѐв или нет. По отношению к приходящим к нему крестьян или крестьянок, если он был в хорошем расположении духа и имел свободное время, то говорил с ними по целым часам: узнавал всю их жизнь, и даже жизнь соседей и других крестьян, так что ему была известна хозяйственная и семейная жизнь почти каждого крестьянского дома. Разные основательные просьбы о вспомоществовании хлебом, деньгами, лесом для постройки домов почти всегда удовлетворялись. Так что, если бы не строгие, переходящие иногда в жестокие, наказания, то по отношению к крестьянам он мог быть назван строгим, но справедливым отцом. Между его крестьянами не было бедных, и никто не имел права просить милостыню.

Платон Александрович жил уединенно: ни к кому не ездил, никого у себя не принимал. В свободные, особенно ненастные дни читал или занимался конторскими делами. Местные власти Балашовского и Сердобского уездов, исправники и становые, его боялись, и ни один из них не подъезжал к его дому с колокольчиком, а снимал его с дуги за полверсты. Да и другие власти тоже относились к нему с уважением и некоторым подобострастием: они знали, что вскоре после отъезда из его имений и из Балашова жандармского полковника уездный судья и окружной начальник лишились мест. Потом ему справедливо или нет, но приписывали смещение и, кажется, отдачу под суд председателя Саратовской уголовной палаты С[ту]пина, известного всей губернии за страшного взяточника и безнравственного человека, имеющего чуть ли не гарем из дам вполне приятных. Я это, впрочем, основываю на том, что после выезда его из саратовских имений в Петербург некоторые власти, как сказал выше, поплатились отставками. Министру писались — частью на французском языке, частью на русском — разные сообщения; на русском я переписывал разные записки, написанные небрежно и неразборчивою рукою, в коих перечислялись разные беззакония. В конце переписанной мною записки я под диктовку Платона Александровича написал, что это суть не официальные сведения, для проверки которых не мешало бы послать чиновника или жандармского офицера. Даже и мне, видящему не раз многие злоупотребления и знакомому с нашими порядками, не верится прописанным выше злоупотреблениям разных властей, — до того они чудовищны. Но на них указывали благонадежные люди и готовы были доказать и подтвердить их фактическую справедливость.

После отъезда из имений Платона Александровича я видел его ненадолго года через два; он ехал верхом и, что замечательно, без нагайки, а с легеньким хлыстиком, таким же добрым, свежим, но крайне загорелым. Потом изредка получал из имения письма от Кутьева, что Платон Александрович реже начал выезжать за границу и в Петербург; уменьшил строгости и по мере уменьшения их становился добрее и внимательнее к нуждам крестьян и еще более начал улучшать хозяйство. Об нем много говорила сельскохозяйственная пресса. Он умер в конце 80-х годов в преклонной старости».

Вышеизложенное требует пояснений. Во-первых, писались Воспоминания спустя немало лет после самих событий, поэтому в тексте встречаются неточности. К примеру, мать Платона Чихачёва звали не Анна Павловна, а Анна Федоровна.

Во-вторых, в Воспоминаниях упоминается некая сестра Платона и Петра, княгиня Девлет-Кильдеева, детей которой братья Чихачёвы приняли на свое попечение после смерти ее мужа. Об этой сестре мне ничего не известно. Возможно, речь идет о двоюродной сестре.

В-третьих, надо учесть, что в описываемое в Воспоминаниях время еще существовало крепостное право, чем во многом и объясняется строгость Платона по отношению к своим крестьянам. В пользу Платона свидетельствует то, что, несмотря на горячность нрава, он сумел со временем явно смягчить такое отношение и старался заботиться о своих крепостных.

В 1845 году Платон Чихачёв стал одним из членов-учредителей Русского Географического общества. Позднее он выступал на заседаниях Общества с докладами; некоторые из них публиковались в Записках Общества.

Платон страстно желал продолжить свои путешествия, даже готовился к ним. Но жизнь мешала исполнению этих планов. Так, в 1855 году Платону пришлось вспомнить свою военную молодость: он отправился волонтером защищать Севастополь от нашествия соединенной армии Англии, Франции и Турции. Как знаток Европы и иностранных языков, Платон Чихачёв стал служить при Главнокомандующем войсками в Крыму, генерал-адъютанте М.Д. Горчакове, исполняя его дипломатические поручения.

В 1856 году в возрасте 44 лет Платон женился на баронессе Екатерине Федоровне Оффенберг (1830 – 1888), дочери генерала от кавалерии, барона Федора Петровича Оффенберга (1789 – 1857), участника войн с Наполеоном, кавалера «Золотого оружия».

С этого времени и до 1874 года Чихачёвы жили в основном в Париже. Там 5 сентября 1857 года родилась их дочь Анна, в 1859 году – сын Федор, 20 марта 1863 года – дочь Вера, в 1866 году – дочь Любовь.

С 1874 по 1880 год Чихачёвы жили в Висбадене в Германии, а потом возвратились во Францию. Платон жил уединенно. Тем не менее, в признание былых заслуг, его избрали почетным членом нескольких научных обществ и академий Европы. В 1888 году умерла его жена Екатерина Федоровна. Похоронили ее в Ницце. Последние годы жизни Платон провел в Канне, на юге Франции. Скончался он в Версале

13 мая 1892 года. Согласно завещанию, тело его было предано земле на Русском кладбище в Ницце, рядом с женой.

В 1940 году рядом с отцом и матерью была похоронена дочь Чихачѐвых – Любовь Платоновна.

Сын Платона и Екатерины Чихачёвых – Федор Платонович Чихачѐв (1859 – 1919) – стал известным минералогом, работал во Франции и Германии, был доктором минералогии и геологии Гейдельбергского университета. Был женат на фрейлине Марии Петровне Альбединской (1863 – 1928).

Так вышло, что их сын в 1919 году находился в Детском (Царском) Селе, где учился в советской Единой трудовой школе. Приехав в Советскую Россию к сыну, Федор Чихачёв был арестован сразу по выходе из французского посольства. Без допросов и обвинения получил два года лагерей. Содержался сначала в Покровском лагере в Москве, а потом в Старой тюрьме Нижнего Новгорода. В сентябре того же года Федор Платонович Чихачёв скончался. Его жена умерла в Лондоне в 1928 году.

***

В советское время о братьях Чихачёвых особенно не говорили. Лишь в 1988 году появилась книга В.В. Цибульского.

В наши дни о Чихачёвых в Гатчине напоминает только памятная доска на стене дома № 19 на проспекте 25 Октября. Но даже там указано имя лишь одного члена этой семьи – Петра Александровича Чихачёва. Так что очерк о начальнике Гатчины в 1804 – 1820 годах Александре Петровиче Чихачёве и о его сыновьях, уроженцах Гатчины, знаменитых русских путешественниках Петре и Платоне Чихачёвых позволит больше узнать об этих замечательных гатчинцах и гордится их делами!

ВЛАДИСЛАВ КИСЛОВ

≪ Начало

07.07.18