Очерки / Выдающиеся жители старой Гатчины / Военные
Платон Александрович Чихачёв
(1812 – 1892)
Младший из братьев Чихачёвых. Родился в Гатчине в год, когда Россия напрягала все свои силы в борьбе с нашествием Наполеона.
В Гатчине, а позднее в Царском Селе, Платон, как и его брат Петр, получил прекрасное домашнее воспитание. Братьев, несмотря на заметную разницу в возрасте и разные характеры, объединяла любовь к естествознанию, страсть к исследованию мира и путешествиям.
Но в отличие от брата, Платон вначале избрал для себя не гражданскую, а военную карьеру. Дело в том, что в 1828 году началась война с Турцией и Платон решил стать юнкером Петербургского уланского полка, который хоть и назывался Петербургским, но квартировал в Ржеве.
Правда, Платон даже не успел как следует обжиться в этом городе, так как полк отправился на театр Русско-турецкой войны 1828 – 1829 годов. Произведенный в офицеры Платон принял участие в осаде Шумлы (1828) и Силистрии (1829).
Взятие Шумлы. Картина Б.П. Виллевальде
В этих делах Платон Чихачёв отлично проявил себя в качестве командира и показал личную храбрость, так что после сражения 30 мая 1829 года у села Кулевча в восточной Болгарии досрочно был произведен в ротмистры.
Война меж тем продолжалась, русские войска перешли через Балканы, заняли Адрианополь и начали наступление на Константинополь. Но начавшиеся мирные переговоры остановили наступление.
Осада Силистрии. Картина Б.П. Виллевальде
После заключения мира Платон не вернулся с войсками в Россию, а был оставлен в охране чумного лазарета в Эски-Сарае близ Адрианополя. Затем Платон прибыл в Севастополь, где его все-таки настигла чума и ему пришлось быть запертым в чумном квартале города.
Платону удалось выжить и вернуться к службе. Вскоре его за отличие перевели в гвардию, в Кавалергардский полк, дислоцированный в Петербурге. В 1831 году полк отправился в Польский поход.
В 1833 году Платон Чихачёв вышел в отставку. Теперь ему можно было осуществить мечту посетить Новый Свет. Мысль об этом зародилась у Платона во время Русско-турецкой войны, когда русская армия находилась на зимних квартирах в Бухаресте. Там Платон прочел сочинение Александра Гумбольдта о Новом Свете, и оно произвело на молодого человека такое впечатление, что у него появилось желание самому увидеть чудеса малоизведанного континента.
В 1835 году Платон начал осуществление своей мечты. Вначале он совершил путешествие по Шотландии, Англии, Франции и Италии. Затем из Палермо на пароходе Платон прибыл в Филадельфию (Канада). Далее его путь лежал через Мексику в Южную Америку.
Платон побывал в Эквадоре, Перу, Чили и Бразилии. В пути он сполна испытал различные приключения и трудности: странствия по пампасам, переход через Анды, восхождения на горные пики.
Три года длилось это грандиозное путешествие. В 1838 году на обратном пути в Россию, в Берлине, Платон при содействии Гумбольдта встретился с Николаем I и доложил ему о своих намерениях совершить экспедицию в Среднюю Азию. Император одобрил планы Чихачёва.
Однако придворные интриги помешали осуществлению этого намерения. Платону все-таки удалось, примкнуть к отряду оренбургского генерал-губернатора В.А. Перовского, направляющемуся в Хиву. Экспедиция вышла в путь из Оренбурга в ноябре 1839 года. Почему зимой? Да потому, что идти в Среднюю Азию летом было безумием: температура воздуха там в это время года доходила до + 45 градусов в тени, а поверхность песков на солнце – до + 90 градусов! Но и в зимнем походе в этих местах были свои минусы, которые в итоге и привели к неудаче предприятия. Бураны и сильный мороз вывели из строя многих солдат и, дойдя лишь до плато Усть-урт, экспедиция вынуждена была весной 1840 года вернуться.
В этом походе Платону и его спутникам довелось испытать немало трудностей и приключений. Однажды отряд был окружен враждебными хивинцами в пустыне. Несколько дней пришлось питаться исключительно кониной, да к тому же постоянно отражать нападения врагов.
Отставной ротмистр Платон Чихачёв в этих делах показал себя с самой лучшей стороны, генерал Перовский даже представил его к Георгиевскому кресту.
Однако Император Николай I вынужден был вычеркнуть имя Чихачёва из наградного списка, ибо, согласно Положению, этим боевым орденом можно было награждать только военных. А Платон был штатским, да и вообще участвовал в походе едва ли не тайно (как и его брат Петр, Платон фактически был русским разведчиком). Но Платон получил награду за доблесть и мужество в этом походе. Однако награда была другой.
Чтобы стали понятны причины Хивинского похода 1839 – 1840 годов, привожу страничку из воспоминаний участника тех событий:
Спутником Платона, уроженца Гатчины, в этом походе был будущий автор непревзойденного «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Иванович Даль (1801 – 1872), отец которого, Иоганн Христиан (Иван Матвеевич) Даль (1764 – 1821), в 1792 – 1796 годах был старшим врачом создававшегося в Гатчине по велению Павла I Городовом госпитале. Об этом - здесь.
Владимир Иванович Даль состоял чиновником особых поручений при руководителе похода В.А. Перовском. Даль, будучи не только военным врачом, лингвистом и этнографом, но и неплохим писателем, оставил нам воспоминания «Письма к друзьям из похода в Хиву». Там не раз упоминается Платон Чихачёв, который постоянно был рядом с Владимиром Далем. Привожу выдержки из воспоминаний. Дату и место я указал только в первом письме; цветом выделил фрагменты текста, где упоминается Платон Чихачёв.
«Река Илек, в Зауральской степи, 1839 г. Ноября 25го.
Не ждали вы от меня письма, и всего менее, может, думали вечером 25-го Ноября, что я сижу почти на открытом воздухе, в кошомной кибитке, при маленьком огоньке, в кругу шести добрых товарищей, на морозе, и пишу к вам. Мы вышли в поход, идем войной и грозою на Хиву, эту дерзкую и вероломную соседку, как названа она была в приказе по корпусу. Путь далек, 1500 верст, идем зимою, и третьего дня было 29° морозу; весь отряд верхом, все на конях, вьюки на верблюдах, их до 12 тысяч. Метем бураном по степям и в Генваре должны быть на месте. А когда воротитесь, спросите вы, по сродному вам добродушию и состраданию? — Знаем, когда вышли, а именно 17 Ноября, а воротились скажем вам, когда воротилась. Холоду мы не боимся; говорим это не из хвастовства, а по опыту; взгляните только на нас, и вы убедитесь, что мы не хвастаем. 
Владимир Иванович ДальСтеганные, на верблюжей шерсти, куртки и архалуки, платье разного рода, на лебяжьем пуху, верхнее платье из шкур молодых жеребят, или оленьи, сибирские совики, киргизские дахи и ергаки; рукавицы и чулки козьего пуху, из коего порядочные люди ткут столь известные вам кашемирские шали, — словом, все запасено, припасено, и несчастные стужа, холод, мороз, словом, вся зима, не знает, с которого краю приступиться. Не удивляйтесь этим кривым строкам; сердце пишет прямо, но мороз-снегович берет свое, шаршавит по своему, а он у нас, как видите, толмачем. Сидим на корточках, в теплых кофточках и совиках; писать не совсем ловко. Нужды нет: когда нибудь на досуге разберете. Вы скажете: Ах, Боже мой, какие страсти! за 1500 верст, верхом, зимой — и прочее, и прочее. Ну, изволите видеть, сыром в масле мы конечно не катаемся, равным образом нельзя чтобы не было в таком огромном отряде без разных беспорядков, недостатка, нужды — ну придем домой и отдохнем, будем рассказывать ребятишкам своим и добрым приятелям о похождениях своих и примечаниях. Начинают сей час разливать чай, а у нас сегодня дневка — позвольте мне сперва налиться водой, как говорят моряки, а потом стану продолжать».
«Пепел от пылающего костра завалил до того писание мое, что у меня едва достало духу (т. е. Athem) отдуться от этой неуместной присыпки. Зорю пробили, все улеглось, потому что все устало, только часовые перекликаются вкруг нашего стана, и верблюды изредка протяжно рычат. Опишу вам, от нечего делать, артель нашу, наш кош, как его технически называют. Нас в одной кибитке, по четыре шага во все четыре стороны (размер верен, но кибитка кругла) нас лежит, на одном и том-же войлоке, семь человек. Был осьмой, академист Штернберг, художник душой и телом, милый малый, о котором мы все очень жалеем — но он, присоединившись к нашему походу волонтером, побыл с нами только три дня, и, раздумав дело еще во время, воротился. Он едет в Питер и потом вероятно в Италию, где, говорят, несколько теплее... Позвольте отогреть пальцы на огне... Первый товарищ наш и сожитель Чихачев, путешественник по званию и призванию, ein Reisender von Profession, молодец, красавец, говорит на всех языках как на своем, бывал в Германии и в Испании, в Алжире, в Мексике, но не бывал еще в Хиве и потому отправляется туда с нами при сей верной оказии. Он говорит и распевает весь день Персидские стихи и прозу с муллой нашим и с переводчиком и этим бесит второго нашего товарища, естествоиспытателя Лемана. Доктор Мобиц, который только по временам пытается войти в число избранных и приютиться в братском и веселом тереме нашем, доктор обыкновенно берет опять под мышку одинокую постель свою, состоящую из одной плохой кошомки или войлока, и отправляется в одинокую кибитченку, где аптечная ступка с пестиком обязаны принять на себя временно должность его товарища. Как быть, дело походное! Последний товарищ наш такой же чиновник как и я, с тем только различием, что у него совик (Самоедская оленья рубаха) из старого, летнего оленя, а у меня из лучшего зимнего молодого сосунка, и еще подбит лисой! Не поверите, что за раздолье такой кафтан, или салоп, что ваши печи... Позвольте только правую руку отогреть, на левой славная рукавица... Вот так... Пепел этот мне очень надоедает... Вообразите теперь палаточку, в которой с трудом только помещаются три человека, посадите туда или натолкайте ее битком семью человеками, живыми, вот как мы с вами, оденьте эти семь человек самым причудливым образом, Лапландцами, Самоедами, Алеутами, Киргизами, полу-Черкесами, полу-Калмыками, полу-Башкирами, полу-все что угодно, право всякого роду и наряду найдется в одежде нашей по клочку... — вообразите все это, и вы видете нас. Прислушайтесь, и вы услышите Английский, Испанский, Немецкий и Французский языки, Малоросийские, Персидские и Русские песни, Татарский говор, а подле, в двух шагах, рычат скучные и жалкие верблюды. Загляните, и вы увидите на решетке кибитки Черкесскую шашку, Испанский, Толеданский палаш, казачью саблю, Персидский, Индейский, Турецкий кинжал; увидите сотню предметов скомканных как в мешке, которым, для вас, нет названья, потому что вы их не видывали и не знаете, хотя мы здесь не можем без них обойтись. Положим, вы поймете, если я скажу, что тут стоит котелок, таган, баклашка, но что вам в том, если я скажу, что тут навалены торсуки, сабы, треноги, курджуны (Переметная сума), и проч.? А между тем это наше хозяйство.... Позвольте мне теперь поворотиться на другой бок: у меня спереди Покров, а сзади Рождество, т. е. тут огонь, а там мороз... Хотите ли теперь взглянуть среди дня на караван наш? Вообразите снежную степь, по которой видимо-невидимо, сколько глаз займет во все стороны, все верблюды с огромными вьюками, гора горой, все вьюки и верблюды, а по сторонам прикрытие: казаки, артиллерия и пехота... На этом слове вчера остановился. Сегодня, 26-е, в воскресенье опять дневка; мы сошлись тут, все четыре отряда вместе, и теперь пойдем в полном составе, дружно и густо, чтобы никто не мог обидеть, чтобы быть сильнее всякой силы кроме Божьей, на которую душой и сердцем уповаем. Он выведет нас отселе через 7, 8 месяцев, или скорее, коли Ему угодно, и мы заживем опять новою жизнью, вдвое оценим домашний быт и домашнее благо свое».
«Продолжаю 9 Дек. Сидим вкруг огонька. Чихачев разсказывает, как он, близь Квито, в Коломбии, должен был проходить каждый раз через экватор, чтобы спросить стакан воды, т. е. через черту, которую Lacondamine (Известный ученый путешественник) провел. В. А. также вошел сей час и забавлялся долго, слушая громкие споры веселой братии, которая его не замечала. Благородный, душевно уважаемый мною Молоствов, который теперь командует нашей колонной, сидит, насунув мягкую казачью шапку на брови и дремлет, сей час спел он нам солдатскую песню и затих: он сердечный устал, проработав весь день. Чихачев сделан попечителем госпиталя. Я по крайней мере числюсь секретарем и гофмаршалом. Один Ханыков благоденствует в бездействии, постоянно заседает в огромном совике своем и в летней фуражечке пред огоньком, на стуле, на первом месте, и не встает ни в каком случае с места, чтобы его не заняли, а зовет Курумбая, который в целом отряде вошел уже в пословицу. Разговор идет об акцизе, откупе, налогах, монополии».
«Чихачев, как попечитель больницы, много хлопочет и до того заботится о лошадях своих, что идет всегда 3/4 перехода пешком и не спит ночь, наведываясь по часту, хорошо ли их кормят. Теперь мы опять у сена, а несколько дней кони голодали и отрывали бедный корм под глубоким снегом. Сегодня считали и пересчитывали всех верблюдов, осматривали, много ли плохих, негодных вовсе и хороших: почти пятая часть оказываются негодными и должны быть выписаны в инвалиды. Это досадно: подновить их нечем!».
«Чихачев таки дохолодился на морозе до того, что его вчера маленько встряхнуло — ныне он здоров».
«Мы обстреливаем коней своих: мой, мухортый и карий, ничего не боятся, словно знали, что под такого богатыря пойдут. Для охоты это очень приятно. Леман вчера ездил верст за десять, видел горы морских ракушек и животных, дал несколько промахов из ружья и щедро наградил казаков, которые убили ему пяток куропаток и два жаворонка. Он тешился ими. Чихачев, выбривши и вымывши всю прислугу нашу, сжег рукав совика, обрезал огромные бахилы и работал, потом с астрономом Васильевым. Он, Чихачев, постоянный метеоролог наш, берет высоты, наблюдает барометр, термометр и даже баротермометр: машинка, по которой через кипячение перегонной воды узнается возвышение места от поверхности моря, потому что вода, как известно, кипит при различной температуре, смотря по возвышению места или тяжести воздушного над нею столба. Мне поручено строить койки, о которых я говорил, и это занятие право больше идет ко мне, чем быть очень неисправным буфетчиком».
Позднее дочь В.И. Даля Екатерина Владимировна Даль написала в своих воспоминаниях об отце:
Платон Александрович Чихачёв«Смертности в отряде, с которым шел Чихачев, было вдвое меньше именно оттого, что Чихачев заботился о больных».
О том, как Чихачв спасался от невыносимых морозов, рассказал в своих воспоминаниях «Описание Зимнего похода на Хиву в 1839 – 1840 году» участник той экспедиции М.И. Иванин:
«Бывший с нами в хивинском походе известный наш путешественник, П. А. Чихачев, не смотря на морозы, часто обмывался водою в кибитке, я тоже следовал его примеру и, не смотря на то, что пред походом был болен ревматизмом, так что пользовавший меня медик не советовал мне идти в поход, я в продолжение всего похода был здоров, за исключением трех дней, в которые имел припадок ревматизма, и удовлетворительное состояние своего здоровья должен приписать обмыванию холодною водою. Других предохранительных мер против простуды и скорбута я не принимал, и рекомендованных тогда от этих болезней средств: водки и табаку не употреблял. Чихачев тоже не был болен, а многие из офицеров, участвовавших в этом походе, не только навсегда расстроили свое здоровье, но даже поплатились жизнью».
Тем, кто хочет узнать из первых уст, от участников Хивинского похода, как на самом деле происходило присоединение Средней Азии к Российской империи, советую прочитать воспоминания о Хивинском походе:
Занимательное и полезное, скажу Вам, чтение!
***
После неудачного завершения Хивинского похода здоровье Платона Александровича оказалось все-таки расстроенным; так что для отдыха пришлось выехать в Алжир и Европу.
Но долго сидеть без дела было не в духе Платона Чихачёва. Уже вскоре он стал готовиться к новым походам и исследованиям…