Очерк № 4
КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ КОСИНСКИЙ
(продолжение)
К началу Русско-японской войны Константин был младшим врачом Морского госпиталя в Кронштадте. Судьба не раз благоволила барону. Впервые это произошло в Кронштадте во время Русско-японской войны, когда ставший судовым врачом Косинский должен был принять участие в походе русской эскадры адмирала Рожественского на Дальний Восток – врачом на плавучей мастерской «Камчатка». Должен был, но... Вот как об этом написала позднее дочь Константина Косинского, Ольга Константиновна: «На царском смотру перед отходом эскадры Николай II во время посещения «Камчатки» в виде укора или совета сказал отцу, что лучше перекрасить помещения лазарета в белый цвет – вместо серого, в который лазарет был почему-то окрашен. «Есть, ваше величество, – ответил отец, – как только кончат с окраской боевых кораблей, нас сразу же перекрасят»
Царь отошёл – и в этот момент отец почувствовал, что кто-то с силой схватил его за шитый серебром воротник мундира и отбросил в сторону.
«Мерзавец, на десять дней на гауптвахту!» – услышал он бешеный шёпот
Рожественского. Через час отца отвезли на кронштадтскую гауптвахту. Окно в
камере было разбито, холодный октябрьский ветер врывался в него. Отец, ещё дрожа от обиды и оскорбления, лёг на койку и пытался прийти в себя и уснуть.
К вечеру у него поднялась температура, а наутро его пришлось положить в лазарет. Он проболел шесть недель крупозным воспалением лёгких. Эскадра тем временем ушла. В этом виден перст судьбы: «Камчатка» погибла, ни один человек не спасся с неё».
В 1907 году Константина, служившего в это время врачом Николаевского морского госпиталя Петербурга, пригласили младшим врачом в лазарет Гатчинского сиротского института, чтобы занять там место безвременно умершего младшего врача А. Н. Колюбакина. Квартиру барону отвели при лазарете, в доме № 39 по проспекту Павла I. Жители города, привычные к флотским мундирам на улицах, не обратили особого внимания на нового моряка. А вот появление Косинского в Институте сразу вызвало интерес воспитанников: не так часто входили в класс преподаватели в морской форме. Дело в том, что помимо службы в лазарете (где воспитанники всегда видели его в белом халате), Косинский преподавал гигиену в классах Института.
Обосновавшись в Гатчине, Косинский познакомился и стал встречаться с некоторыми местными жителями; к примеру, со своим однокашником по Военно-медицинской академии Витольдом Малишевским, который служил в Сиротском институте классным воспитателем и был в это время уже известен в мире музыки (см. мою статью «Гатчинская увертюра маэстро Малишевского»). В 1906 – 1908 годах в Гатчине были популярны вечера у доктора Шубенко, где собирались, в основном, врачи. Барон Косинский вскоре присоединился к уже сформировавшемуся обществу и стал в нём заметной фигурой. Высокого, худощавого блондина, в ладно сидящей на нём флотской форме, скоро полюбили в семье Шубенко и взрослые, и дети. Очень тепло, например, отзывалась о нём дочь Шубенко, Анастасия, которую барон Косинский лечил от осложнения на уши после кори. За короткое время барон Косинский стал душой этого общества, непременно музицируя в компании других музыкантов-любителей. Об участниках этих вечеров рассказано в очерке «Так в осенние дни собирались они» в моей книге «Старая Гатчина. Летопись и очерки медицинской жизни. Часть 5-я».
В 1909 году Константин Косинский покинул Гатчину, и некоторое время служил врачом вольной практики в Петербурге. В начале 1910-х Константин перебрался в своё имение Полянка. Племянник Константина, Михаил Фёдорович Косинский, так описал свои впечатления об этом месте:
«Весной 1913 года дядя Константин Михайлович повёз меня в Рязанскую губернию, в своё имение Полянку. Несколько часов мы провели в Москве, гуляли по городу, были в Кремле, где я видел «царь-колокол» и «царь-пушку». В Рязани пришлось пересесть на поезд узкоколейной железной дороги. Помню, что этот поезд шел страшно медленно. Пассажиры выходили из вагонов и шли рядом, ничуть не отставая, а некоторые даже уходили вперед и встречали поезд на следующей станции, успев там выпить чаю.
Имение было очень скромное — одноэтажный деревянный домик в саду. Вокруг на многие вёрсты простирался бор. В имении нас ждала бабушка Надежда Владимировна, дядя и обе тёти – Мария и Наталья. Все они проводили в Полянке лето.
То действительно прекрасное, что я испытал в Полянке, были наши прогулки в могучем лесу, который и пугал меня, и в то же время восхищал своей красотой. Говорили, что этот лес являлся частью знаменитых муромских лесов. Здесь же, в Полянке, впервые я увидел мёртвого человека: мимо имения провозили крестьянина, случайно убитого во время охоты. Я вышел на дорогу вместе с двоюродными братьями и увидел его. Потом, ночами, долго не мог заснуть. А двоюродный брат Роман, сын дяди Кости, из озорства за обедом вспоминал покойника, и пища не шла мне в рот».
С началом Германской войны Константина мобилизовали во флот и направили на службу в Петроград. Поселился он в квартире на Преображенской улице вместе с матерью Надеждой Владимировной, братом Михаилом и сестрой Натальей. Здесь их застал Октябрь 1917 года. В это время Константин служил заведующим домом отдыха для моряков в Ораниенбауме. Константину пришлось на некоторое время покинуть город. А когда он вновь прибыл в него, то на перроне вокзала у него произошла мимолётная встреча с крестной матерью его племянника Михаила, королевой Греции Ольгой Константиновной, которой советская власть в это время разрешила покинуть страну.
С 1923 года Константин работал школьно-санитарным врачом в школах Лиговского района Ленинграда, безвозмездно лечил детей на дому, организовывал музыкальные вечера в школе. Летом 1923 года Константин перебрался в дом брата Алексея под Новым Петергофом. Дом был деревянный, в два этажа, обширный и добротно построенный, и имел зимнее отопление. Он располагался в небольшом посёлке (что-то вроде обширного хутора) Князеве, недалеко от так называемой «Царской мельницы». Вновь обратимся к воспоминаниям М. Ф. Косинского:
«Вообще дом этот часто служил местом семейных празднеств и вечеров, с выступлениями певцов-любителей, декламаторов и музыкантов. Большие помещения, сад, рояль и гостеприимство хозяина благоприятствовали таким вечерам. Помню такой эпизод: как-то среди многочисленных гостей находилась молодая дама. Она принимала участие в танцах, вместе со всеми выбегала в сад, выполняя фигуры вальса. За ужином я оказался сидящим с нею рядом. Она наклонилась ко мне и тихим голосом спросила: «Скажите, пожалуйста, кто хозяин этого гостеприимного дома?». Я был удивлён, так как считал её одной из знакомых дяди (Алексея – В. К.). Она рассказала, что присутствует совершенно случайно. Живёт неподалёку на даче, одна, услышала музыку, увидела танцующих и присоединилась к ним... Никто не обратил внимания на присутствие постороннего человека и её приняли за свою. Когда я рассказал о моём с ней разговоре, все рассмеялись, а дядя был искренне рад, что невольно доставил удовольствие этой незнакомой даме».
Вскоре Константина вместе с его младшим сыном Романом арестовали. Константина быстро выпустили (это второй случай улыбки фортуны в его отношении), а юношу отправили в неизвестном направлении (к счастью, для Романа всё обошлось тогда благополучно).
Между тем обстановка в стране становилась всё напряженнее. Аресты ни в чём не повинных людей сделались обычным явлением. В августе 1929 года арестовали Константина, его старшего сына Георгия и брата Константина – Алексея Михайловича, заведующего морским отделом Военно-хозяйственной комиссии и члена Военно-исторической комиссии при Военно-морской академии. Алексея и Константина приговорили к пятилетнему заключению и отправили в Соловки, где Константин полностью отбыл срок, а Алексей скончался в 1930 году. Вот что написал о пребывании Константина в Соловках его племянник Михаил Фёдорович Косинский, встретившийся с освободившимся из заключения Константином:
«…Проездом, боясь показываться в Ленинграде, он на несколько дней задержался в Новом Петергофе. Я поехал туда, чтобы повидать его. На мой вопрос о пребывании в лагере дядя ответил, что помнит только хорошее. В Соловках и на строительстве Беломорканала, где закончился срок его заключения, он работал врачом. При этом в Соловецком лагере он был главным врачом больницы для заключённых. Там, на его руках, умер его брат. Смертность там вообще была громадной, что даже вызвало приезд специальной комиссии…» (То, что Константин тогда уцелел – третий случай благоволения судьбы).
Летом 1934 года, по отбытии срока заключения, Константину не разрешили жить ни в Ленинграде, ни в пределах стокилометровой зоны вокруг города, и он решил поселиться в Боровичах, куда и отправился вместе с женой Людмилой Александровной. Там Константин опять стал работать в качестве врача.
Из того факта, что Константин при всех жизненных обстоятельствах служил врачом, можно сделать интересные выводы, касающиеся отношения властей нашей страны к медикам. Так, при изучении истории здравоохранения старой России мне встретилось лишь несколько врачей (из нескольких сотен), которые работали не по специальности, причём во всех этих случаях врачи либо назначались на важные государственные посты, либо выбирали творческую деятельность. Советское государство, при всём своём диком и жестоком отношении к народу и интеллигенции, считало, однако, необходимым, во всех без исключения случаях, использовать труд медиков по прямому назначению. Даже в концентрационных лагерях (тоже – изобретение советской власти), когда все другие образованные заключённые (педагоги, инженеры, учёные, офицеры и пр.) рыли котлованы, валили лес, прокладывали каналы и дороги, трудились в шахтах и рудниках, медики всегда получали назначение в лечебные учреждения ГУЛага. При Хрущеве, когда многих выпускников ВУЗов стали направлять на действительную (солдатскую) службу в Армию, в отношении врачей сделали специальную оговорку: независимо от звания (рядовой, сержант, старшина и пр.) и принадлежности к подразделению (отделение, боевой расчёт, батарея, рота и т. п.), использовать врачей только для работы по назначению, чаще всего – в медицинских учреждениях войск (медпункты, санроты, госпитали). А вот в последние годы существования Советской власти, в Перестройку и в наши дни довольно многие медики, в т. ч. и врачи, стали уходить из профессии, становиться предпринимателями, менеджерами, артистами и т. п. Что-то в этом неправильно!
Константин Косинский скончался после 1937 года, в Боровичах. Сын его, Роман, стал врачом-хирургом и вместе с женой работал в Вологде.