Гатчина
1960-х и 1970-х годов
(по личным воспоминаниям)
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С ГОРОДОМ
(1957 – 1961)
С 1957 года я учился в Ленинградском санитарно-гигиеническом медицинском институте. Жил я в Ленинграде, на Литейном проспекте, снимая угол у хозяйки комнаты в коммунальной квартире. Занятия в институте, регулярные тренировки в институтской команде по плаванию и в секции бокса спортивного общества «Спартак» требовали много времени и сил. Поэтому хорошей разрядкой для меня были воскресные поездки в Красное Село, где жили мои дядя, тётя и их дочь, моя сверстница. Я с благодарностью вспоминаю их уютную комнату в коммунальной квартире, их радушие и помощь. Двоюродная сестра, её подруги и друзья по воскресеньям бывали на танцах в местном Доме культуры или в клубах ближайших селений – Дудергофе (Можайском), Тайцах и Пудости. Иногда они ездили на танцы и в Гатчину.
Это было в начале декабря 1959 года. Я учился на третьем курсе. И вот в очередной мой приезд в Красное Село моя кузина и её подруга уговорили меня съездить на танцы в Гатчину. Мне не очень-то хотелось куда-то ехать, но всё же я согласился. Мы доехали электричкой до Гатчины и отправились в Дом культуры.
Города я тогда вообще не разглядел. Во-первых, было темно, а фонарей на улицах было мало. Во-вторых, шли мы с Балтийского вокзала, как я теперь понимаю, мимо бывших казарм Кирасирского полка, мимо Коннетабля и через замёрзший рукав Черного озера. В памяти остались глубокие сугробы, какие-то огромные траншеи и почти полная темнота.
Зато Дом культуры встретил нас сиянием витрин, красивым и обширным залом для танцев, музыкой и множеством оживлённых девушек и парней. Я был не очень силён в танцах, робел, приглашая девушек. Однако всё-таки осмелился пригласить на танец понравившуюся мне девушку, которая пришла в Дом культуры в сопровождении подруги. Во время танцев мы разговорились. Оказалось, что Надя, приехав из Ленинграда навестить родных, поддалась на уговоры своей подруги сходить на танцы. Обе девушки учились в Ленинградском педиатрическом медицинском институте и жили в его общежитии в Ленинграде. Общая будущая профессия, сходство интересов увлекли нас. Мы проговорили и протанцевали с Надей весь вечер. А расставаясь, договорились о встрече в Ленинграде.
Так я нашёл в Гатчине свою судьбу. Через полтора года мы с Надей расписались в ЗАГСе Гатчины. И вот уже более полувека вместе.
После нашего знакомства в Гатчине мы с Надей стали часто встречаться в Ленинграде. О встрече мы уславливались по телефону общежития, где она жила. Так продолжалось до летних каникул 1960 года. Потом я уехал в родной город, а Надя – к себе в Гатчину.
Через месяц, вернувшись в Ленинград, я захотел навестить Надю. Но как договориться о встрече? Гатчинского адреса Нади я не знал, т. к. мы встречались в Ленинграде, а в Гатчине я больше не бывал. Я решил всё-таки отправиться в Гатчину, рассчитывая как-нибудь найти там Надю.
На сей раз я увидел Гатчину при свете дня и в зелени садов и парков. Сойдя с электрички на Балтийском вокзале, я на привокзальной площади сел в автобус. Тут надо сделать небольшое отступление.
Мои детство и юность прошли в небольшом провинциальном городе средней России, в Поволжье. Не так уж тогда и давняя война, к счастью, туда не докатилась. Никаких особо известных людей там не жило (так мне тогда представлялось). Поэтому Ленинград и его окрестности я воспринимал как место сражений с фашистами, а также как место, где, едва ли не повсюду ступала нога самых известных людей России, и среди них – Пушкина!
С большим интересом я встретил появление автобуса. В своём городе, да и в Ленинграде, мне таких видеть не приходилось. Автобус был необычной формы, да к тому же ещё и из гофрированного металла. Из похожего металла делались немецкие автобусы и самолёты времён войны.
Автобус привёз меня в город, на площадь, на которой стояли рыночные столы с навесами. Это – то место, где сейчас располагается площадь перед новым кинотеатром «Победа». А старый кинотеатр с таким же названием в те годы находился в пристройке к зданию Дома культуры.
Я уже знал, что мать Нади работает бухгалтером в таком важном учреждении, как Гортоп, снабжающий жителей города дровами. Поэтому предполагал, что служащая Гортопа должна быть известна многим. А уж кто лучше других знает обывателей города, так это работники почты. Вот туда я и отправился. Почта располагалась в доме № 27 на улице Карла Маркса. Добравшись туда, я задал находящимся там сотрудникам свой вопрос об интересующих меня людях. Но мне не повезло. Попал я на почту уже днём, почтальоны давно разошлись по адресам, а дежурные в учреждении были, видно, из новеньких, и людей с такой фамилией в городе не знали. Так и пришлось уйти ни с чем. Уже потом я узнал, что, оказывается, семья Нади жила совсем неподалёку от почты, на улице Чкалова. Да и сама Надя в тот день была дома. По паркам и улицам Гатчины я в тот раз не гулял, а потому город не произвёл на меня особого впечатления.
Наши свидания с Надей возобновились только осенью, когда начались занятия в ВУЗах (На фото рядом: так я выглядел в то время). Мы гуляли по Ленинграду, любовались им. Во время наших многочасовых прогулок я ещё лучше узнал центр города, а также познакомился со многими местами Выборгской стороны, где на Кантемировской улице находилось общежитие Педиатрического института.
В один из осенних дней я впервые побывал в гостях у Нади и её родных в Гатчине. Улица была почти сплошь застроена деревянными домами. Архитектура этих домов впечатления на меня тогда не произвела. В те осень и зиму Гатчина показалась мне обыкновенным городком, окружённым парками. Интересно, что в моей памяти о тех временах почему-то совершенно не остался Дворец.
Моё отношение к Гатчине начало меняться весной 1961 года. С наступлением тёплых дней я стал бывать в Гатчине чаще. Родные Нади принимали меня очень радушно. А вскоре я познакомился с гатчинскими друзьями Нади. Мы много бродили по паркам города, любовались пейзажами. Прекрасные гатчинские парки открылись мне во всей красе.
Приезжая в Гатчину на Балтийский вокзал, я проходил мимо правого крыла Дворца и через парк шел на улицу Чкалова. Огромный Дворец, занятый Военно-морским училищем, имел вокруг окон следы от пламени, а также следы от пуль и осколков на стенах. Это были следы пожара, следы войны. Но что меня тогда заинтересовало, так это – аккуратно, по трафарету, выполненное готическим шрифтом объявление на немецком языке. Объявление находилось на закруглении бастионной стенки. Надпись гласила, что бросать мусор и загрязнять ров запрещается. Жалею, что позднее не сфотографировал это объявление. Если не ошибаюсь, оно исчезло в конце 1960-х годов, когда бастионная стенка реставрировалась. Ещё одним следом войны была надпись крупным готическим шрифтом на немецком языке на левой оконечности здания, в котором ныне размещается Детская поликлиника, а в 1960-х был Родильный дом. Это здание возведено в 1938 году для детских яслей. Немецкая надпись исчезла в конце 1960-х при ремонте здания. Однако следы войны сохраняются в Гатчине до сих пор. Пройдите, например, по улице Чкалова и внимательно присмотритесь к фасадам некоторых старых домов, например, № 46, 48. Вы увидите на стенах следы от пуль и осколков снарядов и бомб. Такие следы есть и на некоторых старых домах других улиц города.
ЖИЗНЬ В ГАТЧИНЕ
(1961 – 1963)
В конце мая 1961 года мы с Надей зарегистрировали свой брак в ЗАГСе, который тогда размещался на первом этаже здания Райисполкома (ныне Районная администрация). Скромное свадебное застолье было организовано в квартире Надиных родных. По тем временам жильё было неплохим: две отдельных комнаты в коммунальной квартире, отдельная кухня, водопровод. Ватерклозет, правда, был общим с соседями. На торжество собрались родные Нади, две её однокурсницы и один однокурсник; приехала моя мама. День, помню, был жаркий. После застолья вся молодёжь отправилась на прогулку в парк.
В парке мы решили покататься на лодке. Лодочная станция располагалась на Белом озере, недалеко от здания Адмиралтейства. Катание стоило недорого. Вблизи от лодочной станции была устроена водная карусель. В воде, недалеко от берега, стояла большая бетонная тумба (она есть и сейчас), вокруг неё на металлических «спицах» кружились лодки. По какой-то причине этот интересный аттракцион позднее перестал существовать.
На снимке: я с Надей в Петергофе осенью 1961 года.
После свадьбы я переехал из Ленинграда в Гатчину. Теперь я имел возможность лучше узнать город. Начну с улицы Чкалова, где мы проживали. Большинство домов улицы имели водопровод. Жители других домов пользовались водой из уличных колонок. Помню, что одна из них была у дома № 9, а другая – у дома № 60.
В 1960-х почти все дома улицы Чкалова были коммунальным жильём. Для хранения дров и хозяйственного инвентаря имелись общественные сараи, в которых каждому квартиросъёмщику полагалось место. Некоторые дома чётной стороны, выходящей к Черному озеру, имели красивые флигели дореволюционной постройки. Однако внутри эти строения уже разрушались, полы в них проваливались, коммунальные удобства отсутствовали. В одной комнате жило по нескольку человек. Вокруг таких домиков постепенно сформировалась масса небольших хозяйственных построек и сараев. В 1960-х и 1970-х годах эти постройки и окружающие их сады и огороды ещё сохранялись в приличном состоянии. Позднее они обветшали, начали разрушаться и исчезать. В конце 1980-х вид на эту сторону улицы Чкалова от Приората и с высокого берега Черного озера уже был непригляден: полуразрушенные, потемневшие и покосившиеся сараи, пустыри, запущенные заросли травы и кустарника. В общем, жалкое зрелище, по сравнению с открывающимся с этих же точек осмотра видом на Белое озеро и Адмиралтейские ворота.
Поскольку моя учёба в институте продолжалась, мне приходилось ежедневно ездить в Ленинград и обратно. Из Гатчины в северную столицу вели две железнодорожные линии: Варшавская и Балтийская. По Варшавской линии ходили пассажирские поезда с паровозами. Мне довелось несколько раз съездить этим путём в Ленинград. Впечатление было не из лучших. Во-первых, вход и выход из вагона был неудобен, так как надо было пользоваться крутой лесенкой с узкими ступеньками. Во-вторых, вагоны были простейшими, с деревянными сидениями-полками, с узеньким проходом вдоль одной из стен, с тусклым освещением. В-третьих, окна вагонов открывать не хотелось, так как в них тут же залетали гарь и дым, идущие из трубы паровоза.
То ли дело, электрички Балтийской линии! Просторные, светлые и удобные вагоны; полное отсутствие угольной пыли, гари и дыма; удобные, широкие входные двери, из которых можно было выйти прямо на высокую платформу. Естественно, я выбирал для поездок в Ленинград именно этот путь. Он был удобен ещё и тем, что на станции Ленинград-Балтийская метро было прямо в здании вокзала. А от станции Ленинград-Варшавская до метро надо было идти минут 10.
Моё знакомство с Гатчиной, особенно с её парками, продолжалось. Чаще всего мы бывали в Приоратском парке. В нём ещё были видны следы проведённого в середине 1950-х годов благоустройства. На Филькином озере сохранилась часть плавательного бассейна и деревянной вышки для прыжков в воду; недалеко от берега, в зарослях прятался туалет; кое-где были скамейки. Пляжа на Филькином озере фактически уже не было, как место для загорания и купания в те годы озеро особой популярностью среди горожан не пользовалось. Зато парк был излюбленным местом прогулок местного населения. Причём гуляющие, видимо, по инерции от голодных военных лет, рвали в парке всё подряд. Для того чтобы набрать, к примеру, букетик лиловых перелесок, белых ветрениц или благоуханных ландышей, приходилось идти далеко вглубь парка. А с 1970-х все эти цветы уже можно было встретить недалеко от Приората и школы № 4.
Дно Черного озера недавно было очищено земснарядом (специальным плавучим устройством), поэтому озеро выглядело ухоженным. Вдоль его восточного берега, по окраине улицы Чкалова виднелись посадки молодых берёз. Эти деревья, разросшись, в 1970-х годах, летом, стали частично скрывать от взглядов сараи и пустыри, выходящие к озеру.
Дворцовый парк и Белое озеро содержались в достойном виде. Берега озера, на всём своём протяжении укреплённые ещё в дореволюционные годы деревянными сваями, не осыпались. На Цветочной горке можно было любоваться цветами, в т. ч. роскошными георгинами. Действовала концертная эстрада с рядами скамеек перед ней. За оградой парка, от Адмиралтейских ворот и до входа в парк в районе типографии, тянулась аллея молодых берёз, посаженных курсантами Военно-морского училища. Недалеко от Берёзовых ворот располагалась площадка аттракционов, где можно было покататься на каруселях, качелях, испытать себя на «мёртвой петле». Зимой в бывшей сторожке у ворот работала база проката лыж.
Гатчина тех лет произвела на меня впечатление тихого и спокойного городка. К началу 1960-х благосостояние людей выросло, в прошлое ушли нервные и голодные времена войны и первых послевоенных лет. Взрослые были увлечены работой. Молодёжь стремилась к знаниям. И те, и другие в свободное от работы или учёбы время могли в Гатчине хорошо отдохнуть. Помимо Дворца, прекрасных парков и озёр, в городе имелись Дом культуры, кинотеатр «Победа», Городская и Районная библиотеки. Кроме того, всего в часе езды по железной дороге находился Ленинград – культурный центр России.
Экология города была хорошей. Хотя многие улицы не имели асфальтового покрытия, отчего летом в городе было пыльновато, но машин по улицам тогда ездило немного, а, главное, отсутствовали крупные промышленные предприятия – основные нарушители экологии.
Стоит упомянуть и о городской бане. На всю 40-тысячную Гатчину в первые послевоенные годы была только одна баня ещё дореволюционной постройки. В начале 1960-х к ней сделали одноэтажную кирпичную пристройку. Это ликвидировало очереди и сделало мытьё более комфортным. Еженедельное мытьё в бане являлось тогда обычным делом для подавляющего числа горожан. Лишь в середине 1960-х, с появлением в Гатчине жилых домов с ванными комнатами, потребность в посещении коммунальной бани стала уменьшаться. Сейчас в зданиях бывшей бани на берегу Черного озера находятся цеха Гатчинской электросети.
С Гатчиной я в те годы всё-таки познакомился недостаточно, так как фактически для этого оставалось только воскресение. В остальные дни недели почти всё моё время занимали поездки на учёбу в Ленинград.
СЛУЖБА В АРМИИ
Летом 1963 года я сдал выпускные экзамены. Получив свободное распределение, я в августе устроился на работу в СЭС города Выборга – эпидемиологом (заведующим) санитарно-эпидемиологической станции города Светогорска, бывшего Энсо. Начиналась интересная и сложная работа. Но через два месяца меня призвали на действительную службу в армию. Вот так аукнулась наша опрометчивая студенческая радость по поводу отмены выпускного государственного экзамена по военному делу! Тогда, в 1963 году, военные кафедры закрылись во многих ВУЗах СССР. А не сдав экзамена по военному делу, мы, выпускники, естественно, не получили офицерского звания, и, таким образом, подлежали призыву в армию в качестве рядовых.
Моя врачебная гражданская служба была прервана. Выборгский райвоенкомат отправил меня на пересыльно-распределительный пункт в Пушкин. Там я вскоре получил предписание самостоятельно следовать в воинскую часть на Карельском перешейке. Проведя несколько дней дома, 9 ноября 1963 года я отправился в путь. Путешествие к месту службы и поиски воинской части заслуживают отдельного рассказа. В части меня определили в команду новобранцев. Два месяца я, вместе с 19-летними парнями, осваивал курс молодого бойца.
Получив звание рядового и приняв Присягу, я стал служить в качестве внештатного врача в санчасти полка. Тут необходимо сделать некоторые пояснения. В ту осень в армию были призваны тысячи выпускников многих ВУЗов – учителя, инженеры, врачи. В армии все они, кроме врачей, стали исполнять обязанности рядовых. И только в отношении врачей в Приказе по поводу призыва выпускников ВУЗов была сделана оговорка, что врачи, во избежание потери квалификации, должны быть использованы только в качестве военных врачей. Так я стал военным врачом. А одновременно со мной в нашем полку служили, будучи обычными рядовыми, несколько учителей и инженеров из Прибалтики. Срок службы выпускникам ВУЗов был определён в два года.
В том же 1963 году на срочную службу в армию были призваны студенты 1-го и 2-го курсов ВУЗов, не имеющих военной кафедры. Отслужив рядовыми три года, они возвращались в институты продолжать учёбу. Срок службы в армии был 3 года, а во флоте 4.
Итак, два года я служил в армии. Время было трудное. Осенью 1963 года в стране совершенно неожиданно начались перебои с продовольствием, особенно с хлебом. Такое положение сохранялось и весь 1964 год. Никаких карточек или талонов не было. Приходилось всё покупать в магазинах, выстаивая огромные, нервирующие очереди. В армии мне в этом отношении ещё повезло: кормили хорошо, а, кроме того, в нашем военторговском магазине можно было свободно купить крупы, муку и макаронные изделия. Так что иногда мне удавалось привозить эти продукты в Гатчину. Как рядовой, я получал 3 рубля 80 копеек в месяц. Этих мизерных денег мне кое-как хватало на покупку некоторых продуктов. Так хоть что-то удавалось сделать для семьи, для жены, на плечах которой в эти два года лежала вся тяжесть семейных расходов и забот о воспитании нашей маленькой дочери.
Служба в армии, хотя и оторвала меня на два года от семьи и гражданской врачебной деятельности, но и дала мне много полезного: практику лечебной работы; физическую и психологическую закалку; возможность увидеть жизнь армии изнутри; знакомство со многими интересными людьми. В полковой санчасти меня доброжелательно встретили и помогли освоиться с премудростями военной медицинской службы: старшина-фельдшер Алексей Кустов; врачи – майор Павел Сергеевич Герасимов и капитан Евдокия Никитична Софронова; вольнонаёмные медицинские сёстры и зубной врач.
Прослужив два года, я на себе и на своих однополчанах убедился, что армия – это школа жизни, школа для настоящих мужчин. Вчерашние юные, неорганизованные и неуклюжие парни уже за год-два превращались там в подтянутых, молодцеватых, уверенных в себе молодых людей.
Начало моей службы в армии пришлось на разгар «кубинского кризиса». Ещё во время моего пребывания на пересыльном пункте в Пушкине я видел там, как отслужившие два года солдаты (их звали «деды» или «сундуки») спешно подгоняли под себя и гладили выданные им тёмно-серые гражданские костюмы. В таких костюмах, под видом гражданских лиц, этих солдат отправляли по морю на Кубу. Напряжение в отношениях СССР и США тогда достигло предела. Запахло войной. 22 ноября 1963 года в Далласе был застрелен президент США Джон Кеннеди. Известие об этом застало нас в тот момент, когда, вскоре после отбоя, мы уже засыпали. Внезапно в казарме включилось радио и мы услышали эту тревожную новость. Тут мы, прямо как в модной тогда повести Василия Аксёнова «Апельсины из Марокко», подумали: «Ну, началось…». Тревожное настроение усугубилось ещё и тем, что в эту ночь, как и в предыдущую, по шоссе, мимо ворот части, шли танки и другая военная техника. Однако вскоре всё успокоилось. Обошлось….
Мне, как врачу части, были доступны сведения из медицинских книжек военнослужащих. А в институте нас хорошо подготовили по эпидемиологии и санитарной статистике. Поэтому мне легко было сделать для себя важные выводы. Во-первых, наша армия тех лет была действительно многонациональной. Я насчитал в нашей, сравнительно небольшой по численности, части представителей около 30 национальностей. Русские, украинцы, белорусы, евреи, молдаване, грузины, армяне, азербайджанцы, осетины, лезгины, татары, кабардинцы, таджики, немцы, поляки, казахи, чеченцы. А ещё там были и представители более редких в СССР национальностей: болгарин, караим, горский еврей, гагауз, сван. Во-вторых, представители всех этих национальностей хорошо говорили по-русски. В-третьих, между представителями разных национальностей не было антагонистических противоречий. Мы все служили общему делу защиты Родины.
После нескольких месяцев службы я стал полноправным членом армейского коллектива, чувствовал себя в армии как рыба в воде. В полку у меня появились друзья. С одним из них, гатчинцем Александром Борисовцом, мы дружим до сих пор.
Однако дух армейского товарищества, интересная военная медицинская служба и красоты Карельского перешейка не могли заменить мне семьи. Хотелось домой, к жене, дочери и родным. Осенью 1965 года я уже считал буквально каждый день, оставшийся до демобилизации. Наконец, 9 ноября 1965 года я покинул ставшую для меня почти родной воинскую часть и прибыл в Гатчину. На двух приложенных фотографиях можно видеть, каким я был в начале армейской службы, и каким стал к моменту возвращения домой.
ВЛАДИСЛАВ КИСЛОВ